В серии «Страдающее Средневековье» вышла книга Агостино Паравичини Бальяни «Тело папы» в переводе Олега Воскобойникова. Vox medii aevi публикует отрывок из главы «I. Бренность и недолговечность» о тронах, сидениях и алтарях, на которых сидели папы римские.

Трон в прахе

Каменное седалище перед портиком Латеранской базилики называется в рассмотренных церемониальных книгах прежде не встречавшимся странным термином: stercorata или stercoraria. Вряд ли это название народное. Наши источники приводят полностью фразу из Первой Книги царств (2:8), где говорится, что «из праха подъемлет Он бедного, из брения возвышает нищего, посаждая с вельможами, и престол славы дает им в наследие 1. Библейское выражение de stercore pauperem, «из праха — бедного» присутствовало уже в 85 формуле древней «Книги дня», Liber diurnus, в которой новый папа сообщал о своем избрании 2.
Давно ли использовался такой трон? Трудно сказать. С уверенностью можно утверждать, что библейская фраза появляется в текстах после многих столетий в XII веке. Английскому хронисту она понадобилась, чтобы сказать о своем земляке — папе Адриане IV (1154–1159) в контексте, напоминающем риторику смирения, с которой св. Бернард обратился к Евгению III (1145–1153) 3. На это совпадение стоит обратить внимание, потому что оно свидетельствует, что тема казалась актуальной. Не противоречит этому и первое упоминание трона в прахе, sedes stercorata, в церемониалах конца XII века (Альбин, Ченчо и другие).
Очевидна значимость этого, возможно, самого сильного символа самоуничижения, когда-либо использовавшегося римским понтификом, ведь налицо связь между сидением и словом stercus: навоз, глина, грязь, отбросы, экскременты 4. На вершине славы и богатства папа должен вспомнить о своем прежнем человеческом состоянии и смириться 5. Так поступил Авраам, когда оказался лицом к лицу с Богом, о чем Петр Дамиани поведал в письме Александру II. Вместе с тем, обряд религиозно преображает избранника, готового отныне воссесть на трон славы 6.
Трон в прахе стоял на мраморном постаменте, современном ему или чуть более позднем, украшенном горельефом со змеями, львами и драконами, «типичными для символики раннесредневековых тронов», вдохновленной библейским пониманием государя, «побеждающего чудовищ» 7. Не зря Лондонский кодекс ставит трон праха в ряд с императорскими и сравнивает с порфирными 8. Его функция — оппозиция между самоуничижением и царственностью папского служения.
Папа садится на седалище не один, его «с честью усаживают кардиналы». Этот жест отражает исключительное право кардиналов на избрание понтифика, зафиксированное декретом о выборах папы 1059 года 9. Сопровождая папу к трону в прахе, кардиналы через обряд начинают в сложный поиск равновесия между самоуничижением и почтением к власти. Аналогия с ритуалом пепла налицо 10.

Сидеть и лежать

А что с порфирными сидениями? В них тоже скрыта символика бренности?
Начнем с того, что название, данное Альбином и Ченчо, porphireticae, говорит о том, что их считали высеченными из порфира, имперского мрамора по преимуществу, потому что он «красный, словно пурпур» 11. На самом деле эти седалища из мрамора сорта rosso antico, считавшегося все же очень ценным и использовавшимся со времен Республики 12. Уже Жизнеописание Гонория II говорит, что по своей изогнутой форме они напоминают греческую букву «сигма», и это подсказывает их связь с сиденьями в общественных купальнях, которые можно было видеть неподалеку 13.
Оба «порфирных» сидения, стоявшие перед Латеранским дворцом, вместе представляли собой что-то вроде двойного трона. Византийский императорский трон в зале консистории, стоявший на порфирных ступенях под балдахином, опиравшимся на колонны, на самом деле тоже был двойным: по будням император сидел на правом позолоченном сиденье, по праздникам — на левом, пурпурном, в знак особой торжественности. Во время некоторых официальных церемоний троны ставили рядом: государь сидел на троне Аркадия, пустым оставался трон Константина 14.
В Жизнеописании Пасхалия II сиденья еще называются курульными, как в Риме называли кресла магистратов. А в Жизнеописании Гонория II описываются как унциальная сигма и, следовательно, идентичны «порфирным» 15. Переход от курульных кресел к порфирным тронам — imitatio imperii, это доказывается историей памятников. Традиционно в т.н. станционных церквях Рима во время своих месс папа пользовался либо переносным креслом (кафедра или фальдисторий), которое ставили в атриуме или перед храмом, либо мраморным синтроном в алтарной апсиде. 6 мая 1123 года Альфан, камерарий Каликста II (1119–1124), заключившего Вормсский конкордат, преподнес в дар церкви Санта Мария ин Космедин «отреставрированный» папский трон: к древнему мраморному креслу, имитировавшему античную sella curulis, прикрепили на подлокотниках львиные головы, снятые с какого-то античного сиденья, принадлежавшего магистрату или даже государю. В результате такой «реставрации» получилась такая смесь курульного кресла и мраморного трона (solium): прообраз следует искать в библейском образе Соломонова трона. Именно так удалось отличить этот трон от традиционных форм фальдистория и solium, относившихся как к императору, так и к епископу». Трон в Санта Мария ин Космедин выражает тему imperium, это «несомненно, символ монархических притязаний папства», хотя нельзя исключать и влияния украшенного двумя львами мраморного трона в ватиканской базилике св. Петра 16.

Избраннику, сидящему на правом порфирном кресле, приор базилики св. Лаврентия при дворце, к которой относится капелла Святая Святых, передает посох и ключи. Этот посох, отличающийся от епископского, — папская инсигния, впервые упомянутая у Лиутпранда Кремонского в рассказе о низложении папы Бенедикта V на римском соборе 964 года. Тогда папа снял паллий и отдал посох сопернику, который сломал его, чтобы показать, что Бенедикт больше не папа 17. Согласно Жизнеописанию Пасхалия II, новоизбранный понтифик с посохом в руке садится на оба кресла. Уже став «хозяином дворца», он приводит обряд избрания к логическому завершению, обходя различные помещения, предназначенные только для него 18. Значит, посох был символом власти, связанным с обладанием дворцом. Альбин и Ченчо тоже определяют его как «знак власти и исправления», regiminis et correctionis. Однако, направляясь к другому трону, папа посох возвращает, то есть, по дворцу он ходит уже без него 19. Ключи тоже не просто «от базилики и от Латеранского дворца», потому что, по словам Альбина и Ченчо, «власть закрывать и открывать, вязать и разрешать дана исключительно Петру, первому из апостолов, а через него — всем римским понтификам». Так, с этой отсылкой к Евангелию от Матфея (18:18) знак владения дворцом превратился в символ апостольского преемства.
Сидя на левом троне, избранник получает предметы, соединенные как бы цепочкой: на пояс подвешена сумка, содержащая двенадцать драгоценных камней и мускус. Пояс говорит о чистоте и невинности. Сумка, gazofilacium, — сокровищница, которая поможет понтифику быть «служителем бедных и вдов». Двенадцать печатей — апостолы. Это имперская парадигма: Римско-германский понтификал давал подробный комментарий на сюжет из книги Исход (28:17-30), где двенадцать драгоценных камней на одеянии первосвященника трактуются как двенадцать колен Израиля 20. Мускус добавлен, «чтобы почувствовать благоухание», о котором говорит апостол (2 Кор 2:15-16): «Мы Христово благоухание». Избранник должен быть «Христовым благоуханием», воплощать аромат Христова учения 21. Сумка, печати и мускус висят на поясе, словно говоря о том, что чистота и невинность в повседневной жизни — непременные условия нового апостольского служения.

В одном пункте сходятся все чины (Альбин, Ченчо, Базельский и Лондонский кодексы): папа сидит, но и «как бы возлежит» на обоих сиденьях, сначала на правом, потом на левом 22. Он садится так, будто лежит на двух «ложах», lectuli: усаживание папы на «порфирные» седалища у входа в Латеранский дворец представляет собой своеобразный двойной жест, призванный продемонстрировать два полюса, не соединяя их 23. Смертное памятование — в образе «ложа», к которому обращаются церемониальные чины. Но уже автор Жизнеописания Льва IX (1049-1054), говоря о папе на смертном одре, писал о «ложе, на котором он возлежал».
Кстати, оппозиция восседания на троне и лежания во гробе присутствует в трактате «Ничтожество человеческого состояния» Лотарио де Сеньи, будущего Иннокентия III (1198–1216). Обращаясь к сильным мира сего, он утверждал: «Кто недавно восседал со славой на престоле, теперь лежит, презрен, в могиле» 24.
Чинопоследование, зафиксированное Альбином и Ченчо в связи с «порфирными» тронами, в третьей и последней фазе вступления во владение Латераном отличается особым акцентом на апостольское преемство и imitatio imperii. Сидеть и возлежать на сиденьях, которые по такому случаю определяются как «ложа», — это жест, близкий одновременно ритуалу перехода к апостольскому служению верховного понтифика (примат Петра и проповедь Павла) и смертному памятованию для избранника 25. С апостолами папа рождается и умирает.

Теперь нужно рассмотреть еще два новшества XII века. Они симметричны только что рассмотренным в связи с Латераном жестам — сидеть и лежать.
К папским посланиям, составлявшимся в канцелярии, веками привешивались на тростниковой или шелковой тесьме свинцовые печати, и в этой традиции около 1100 года произошло серьезное изменение. При Пасхалии II (1099–1118) на обороте печати стали помещать оплечные изображения Петра и Павла, между крестом и надписями SPA (Sanctus Paulus) и SPE (Sanctus Petrus), а на лицевой стороне — имя папы с номером. Так булла обрела окончательную форму, почти неизменную до наших дней 26. Матрица свинцовой печати объединяет имя конкретного понтифика с апостолами Петром и Павлом и тем самым подчеркивает апостольский авторитет его функции: папа восседает посреди апостолов. Понтификат Пасхалия II в этом особенно интересен: как мы помним, именно его жизнеописание в «Папской книге» впервые описывает этапы церемонии овладения Латеранским дворцом.
Два или три поколения спустя, во второй половине XII века источники зафиксировали новую легенду, связанную с телами апостолов Петра и Павла. В «Описании Ватиканской базилики», посвященной Петром Маллием Александру III (1159–1181), говорится, что в главном алтаре этой базилики хранится тело не только Петра, но и Павла 27. Это важное новшество, потому что по очень древнему преданию их останки были погребены в посвященных каждому в отдельности базиликах: св. Петра в Ватикане и св. Павла на Остийской дороге. Жизнеописание папы Корнелия (253–255) из древней и почтенной «Папской книги» рассказывало, что погребение провела матрона по имени Луцина, ночью «обретшая» тела апостолов в катакомбах 28).
В 1192 году предание с небольшим добавлением подхватил другой каноник базилики св. Петра, Роман: на алтаре, размещенном перед конфессией базилики, «взвесили честные мощи» апостолов Петра и Павла 29. От нас не должно ускользнуть совпадение — тематическое, не только хронологическое — между легендой об останках римских апостолов и раскрытой нами символикой латеранских тронов. Может быть, Альбин и Ченчо, в 1189 и 1192 годах соответственно, имели в виду, что, принимая во владение Латеранский дворец, избранник садился между двумя «порфирными» сиденьями, представлявшими апостолов Петра и Павла, будто ложась между двумя одрами 30?
Король Франции во время помазания должен был совершать жест, схожий с латеранским обрядом. Согласно Чину Карла V (1364), «готовящийся к помазанию должен оказаться сидящим, почти лежащим на специальном ложе» 31. Однако разница между папским и королевским жестами значительна. Король встает, как бы рождаясь для новой жизни, после того, как «почти лежал». Его активная роль в том, чтобы встать, а не в том, чтобы лечь. В королевском чинопоследовании жест противоположен погребению: «Когда король встает, это не труп, направляющийся к последнему пристанищу, но тело, родившееся для новой жизни» 32. Папа же ложится так, словно ему положено упокоиться с апостолами (accumbat).
Возлежание короля отличается от возлежания папы ровно так же, как отличаются друг от друга знаменитое высказывание «Король никогда не умирает» и идея «папа тоже смертен». У короля два тела, у папы — нет 33. Папа рождается и умирает с апостолами Петром и Павлом.
Последние фазы вступления во владение Латераном подтверждают апостольство избранника и его приближение ко Христу. Он в одиночестве входит в Святую Святых, чтобы почтить реликвии Христа.
Архидьякон и приор базилики ведут его «длинным портиком к иконам апостолов, которые сами приплыли по морю до врат священной базилики святого Лаврентия, называемой Святая Святых». Альбин и Ченчо говорят, что, войдя в одиночестве «в базилику, избранник долго молится перед собственным алтарем». Базельский чин подробнее: в базилике св. Лаврентия «находится алтарь, у которого никто не смеет петь мессу кроме римского понтифика, потому что в нем сокрыты пуповина и крайняя плоть младенца Господа нашего Иисуса Христа и молоко Его Родительницы внутри золотого креста, украшенного драгоценными камнями» 34. «Описание Латеранской базилики» уже в первой редакции (вскоре после 1073 г.) сообщало, что в одном из «ларцов хранится крест чистейшего золота… внутри которого пуповина и крайняя плоть Христа, крест помазуется бальзамом ежегодно, в день Крестовоздвижения (14 сентября), когда папа и кардиналы отправляются процессией из Святого Лаврентия в базилику Спасителя, называемую Константиновой» 35.
Лет через двадцать после Церемониала Григория Х (1272–1273) кардинал Якопо Стефанески, присутствовавший при коронации Бонифация VIII в Риме 23–24 января 1295 года, вспоминал о самоуничижительном значении латеранских тронов: папа взошел на кафедру Петра «взятый из праха, из пыли поднятый» 36. Во время пребывания папства в Авиньоне латеранские сиденья не использовались, потому что остались в Риме. Это объясняет молчание XIV чина и других текстов XIV века 37. Агостино Патрици Пикколомини (1484–1492) снова описал латеранский ритуал, но связывает возлежание не с порфирными тронами, а с троном праха 38. Это ошибка или непонимание обряда? Согласно Иоанну Буркарду, Иннокентий VIII (1484–1492), напротив, возлежал на каждом сиденье: «Папу отвели к вратам капеллы св. Сильвестра, куда поставили порфирные кресла без убранства. Папа сел, точнее почти лег, на правое… Папа поднялся с этого кресла и направился к левому и там тоже возлег» 39. Это описание следует чинам Альбина и Ченчо, но не дает никакого символического прочтения. Как бы то ни было, возросшее значение коронации, теперь уже закрепившееся, повлекло за собой неизбежный упадок латеранской церемонии и размывание ее символического значения. Это объясняет и решение Льва X (1513) вовсе отказаться от трона в прахе 40.

Мы закончили длинный путь в изучении ритуалов и риторики, связанных с темами физической бренности папы и преходящего характера его власти. Нам нужно обобщить найденное и задаться новыми вопросами.

  1. Правильно ли мы поступили, начав с письма Петра Дамиани о «краткости жизни римских понтификов»? Мы думаем, что да.
    Этот монах из Фонте Авелланы первым написал о прахе мертвых и о пакле, о самоуничижении и о бренности в письме, обращенном к понтифику. Его рассказ нов, это настоящее открытие телесности папы, понятой во всей ее специфичности. Дамиани указал на важнейшую проблему институционального масштаба: телесность папы свидетельствует о его хрупкости, как физической, так и моральной, но эта телесность, как в жизни, так и в смерти, может быть образцом для всего христианского мира.
  2. История доказала его правоту. «Годы Петра» стали константой вплоть до XIX века, о них никогда не забывали. С XI века каждый особо длительный понтификат вынужден был искать оправдание в божественном промысле. Это касается Пасхалия II (1099–1118), Александра III (1159–1181) и даже Пия VI, ушедшего из жизни в 1799 году. То, что антипапа Бенедикт XIII «проправил» дольше св. Петра, оказалось дополнительным поводом для его осуждения. Урбану VIII (1623–1644) предание приписывает утверждение, что «годы Петра» уже не актуальны. В 1871 году, когда Пий IX праздновал двадцать пять лет, впервые в истории папства достигнув этот порог, памятные таблички поместили в нескольких базиликах Города.
  3. Удивительно, как быстро тема физической бренности папы и преходящего характера его власти укоренилась в римской литургии и в таких авторитетных текстах, как «Папская книга», всего через несколько десятилетий после письма Петра Дамиани. За несколько десятилетий римское богослужение обогатилось множеством обрядов, нацеленных на самоуничижение. В первой церемониальной книге Римской церкви после Григорианской реформы, XI чине Бенедикта (1143–1145), физическая бренность папы оказывается в центре сразу трех ритуалов: с папирусом, обмоченным в масле, с пеплом и с паклей. Как мы видели, церемонии с пеплом и паклей древнее сочинения Дамиани, но и ритуал с латеранскими креслами с его элементами, подчеркивавшими бренность, возник не позже последних десятилетий XI века. Только папирусные подушки, упомянутые лишь однажды Бенедиктом, невозможно точно датировать в контексте истории папства. Все папские церемониалы XII века уделяют большое внимание самоуничижению понтифика. Ритуализуется вся жизнь папы, от избрания (овладения Латераном) до смерти (папирусные подушки), и эта ритуальность возобновляется ежегодно, во время особо торжественных богослужений — на Рождество, в Пепельную среду и на Пасху, — проходивших в главных римских базиликах: святого Петра, в Латеране и в Санта Мария Маджоре.
  4. Такое быстрое распространение ритуалов, на первый взгляд, не слишком льстивших правящему папе, нуждается в объяснении. Парадоксальным образом, один из ответов кроется в самой сути самоуничижения: оно возникает не для ослабления, а для усиления института. Его риторика и обрядность нужны, чтобы показать «то, что возвышенно», универсализм папской власти, делая акцент на «том, что унижено», на бренности 41. Не будем забывать, что письмо Дамиани пришло к Александру II сразу после его победы над соперником — епископом Кадало. Автор указывал, что как человек папа должен готовиться к смерти, но как папа он «всеобщий епископ, государь императоров, царь царей», что он «превосходит в чести и достоинстве всякого живущего во плоти».
    В этом противоречии между природной бренностью и универсалистским превосходством, как нам кажется, ключ к пониманию того сложного ритуального и риторического дискурса самоуничижения, который мы реконструировали для периода, начавшегося в одиннадцатом столетии.
    Неспроста самоуничижение укореняется в римском церемониальном обиходе параллельно с папской же imitatio imperii, масштабно развернувшейся с середины XI века. Ритуализация бренности создала противовес имперскому величию римского понтифика, все больше превращавшегося в «истинного императора». Гробница Сильвестра II теперь возвещала смерть, в то время как папы, один за другим, желали найти последнее пристанище в порфирных саркофагах, как императоры. Здесь оппозицию бренности и власти поддержала даже магия: влага, источаемая гробом и шум костей усопшего папы… В ритуале пакли роль понтифика становится пассивной, что связано с ростом значения коронации: только пассивное участие в ритуале иллюстрирует оппозицию преходящего характера и царственности папского служения. Нетрудно привести и другие примеры. В конце XV века, когда вступление во владение Латераном потеряло символическую силу, ватиканская коронация вобрала в себя образность бренности, прежде ритуально явленную латеранскими тронами: теперь, помимо участия в ритуале пакли, папа должен был посетить погребения усопших предшественников.
  5. Письмо Дамиани побудило нас воссоздать удивительный ритуальный и риторический пласт, связанный с персоной папы в ее человеческом измерении. Прежде всего, мы увидели, как родилась риторика «краткости жизни римских понтификов», основанная на непреложном историческом факте: в первом тысячелетии христианской истории ни один папа не правил дольше св. Петра. Затем перед нами возникли две тематических линии ритуалов: бренность папы и временный характер вверенной ему власти. Для позднесредневекового папства краткость жизни, бренность и временность власти — элементы одного порядка. Все три затрагивают папу в его телесном, человеческом измерении, даже если не одинаково касаются его физического тела.
    Эта напряженная работа по выработке ритуалов шла в основном внутри института папства, как говорится, силами «сотрудников»: определяющим оказалось участие каноника Бенедикта, составителей церемониальных чинов конца XII века Альбина и Ченчо, всех тех, кто письменно зафиксировал различные жесты и действия. Постоянное переписывание чинов, кочевание из текста в текст и вариации не дали самоуничижению в папской среде рас- сеяться, но, напротив, адаптировали его к новым условиям. Авторитетные голоса раздавались и извне. Бернард Клервоский, авторы из нищенствующих орденов, Антонин Флорентийский, Санчес Аревало, даже далекие от Рима хронисты вроде Роберта из Ториньи способствовали живучести риторики бренности и кратковременности. О ясновидении гробницы Сильвестра II рассказывают английские источники.
    Сам собой напрашивается вывод: темы физической бренности папы и краткость его власти касаются всей Церкви, потому что тело папы принадлежит вселенской Церкви. В этом плане интуиция Петра Дамиани исторически оправдалась.
  6. Ритуализация таких тонких вопросов встречала сопротивление, в том числе среди отдельных понтификов. История церемонии с пеплом, как нам показалось, отразила напряженный поиск нового равновесия между ритуально обозначенной физической бренностью папы и почтением к высочайшей власти, которой он обладает. В Риме паклю приняли не сразу, как в Византии, но только в рамках богослужения, дважды в год, а не четырежды, как в Безансоне, а роль папы долгое время оставалась активной 42. Кости и куски мрамора понтифику не демонстрировались. Дьякон Иоанн умалчивает о легенде про гробницу Сильвестра II, хотя, кажется, знаком с ней.
    Интересный казус предоставлен нам анонимным церемониймейстером, свидетелем событий. В пепельную среду 1303 года Бонифаций VIII принял омовение рук, но, кажется, отказался принять пепел. Если бы так произошло, он совершил бы обряд очищения, но не бренности, избежал бы ритуального подчинения члену кардинальской коллегии 43.
    Автор «Генуэзских анналов» в деталях расписывает случай, из которого явствует, с какой неприязнью Бонифаций VIII отнесся к ритуалу пепла. Там можно прочесть, что в Пепельную среду новоизбранный архиепископ Генуи, францисканец Поркетто Спинола (1299–1321), находясь в Риме, хотел получить пепел от папы. Но тот якобы не посыпал его на голову, как предполагалось, а бросил в лицо, в свое оправдание спародировав слова обряда: «Помни, что ты гибеллин, и прахом станешь вместе с гибеллинами». Понтифик даже лишил архиепископа сана, потому что решил, что его семейство приняло у себя кардиналов Колонна, его злейших врагов. Если «анекдот» соответствует истине, значит, Бонифаций VIII наделял пепельный обряд уничижительным значением, но скорее политическим, чем религиозным. Возможно, поэтому он и попытался сам от него отказаться в 1303 году.
  7. Петр Дамиани предупреждал: жизнь и смерть папы должны служить образцом всем христианам. Не только краткостью, но и образцовостью папа отличается от прочих государей. В папе важно все его человеческое естество, не только бренность, но и совершенство образа жизни. Поэтому в древнем Риме вербена под головой усопшего служила обожествлению, а в аналогичном папском ритуале папирус, обмоченный в масле лампады, давали папе на благословение и хранили до его смерти. Тело папы преображается, рождается и умирает в апостольстве, освящается и благословляется, пусть и сохраняя собственную бренную природу.
    Папа отличается от других государей, потому что его власть двойственна, она светская и духовная. И здесь возникает еще один вопрос. Сохранила ли Римская церковь в интересующие нас века внимание к риторике и ритуальному оформлению безгрешности жизни папы, сопоставимое с тем, которое уделялось теме бренности и кратковременности? Не идет ли и здесь речь об одном из основных аспектов истории тела папы как раз из-за особой природы папской власти?
    Чтобы разобраться в этой новой проблеме, нам придется на время отвлечься от физической природы фигуры папы и проследить историческое развитие ее институциональной составляющей.
  1. Liber diurnus Romanorum pontificum / Ed. Th. E. von Sickel. Wien, 1889. S. 104: «Neque enim hoc mea merita, karissimi, quae nulla sunt, sed vestrae Christianitatis vota apud altissimum promeruerunt quod in me indigno desuper cernitis exultantes, ut nimirum omnipotens de terra inopem et de stercore pauperem sublimaret, prerogativam sacerdotii concederet dispensatoremque suae constitueret familiae». Ср.: Maccarrone M. La ‘cathedra’. P. 1315. N. 196[↩]
  2. Guilelmus Neubrigensis. Historia Anglicana // MGH. SS. XXVII. S. 228: «De quo dicendum est, quomodo tamquam de pulvere elevatus sit, ut sederet in medio principum et apostolice teneret solium glorie»[↩]
  3. Словарь Блеза (Blaise A. Dictionnaire latin-français des auteurs chrétiens. Strasbourg, 1954. P. 775) переводит de stercore (Пс 112:7) как «навоз», «экскременты»[↩]
  4. Отсылая к легенде о проверке мужского пола папы, Бартоломео Платина так определил трон в прахе: «трон этот смастерили для того, чтобы облеченный столь высокой властью помнил, что он не Бог, а человек, что он подчиняется требованиям природы и должен испражняться. Оттого-то седалище и назвали троном праха или экскрементов». Латинский текст: Gayda G. Vitae pontificum Romanorum. Roma, 1932. Р. 151–152. Ср: Boureau A. La papesse Jeanne. P. 29[↩]
  5. См.: Ibid. Р. 104[↩]
  6. Пс 90:13: «На аспида и василиска наступишь и попирать будешь льва и дракона». Ср.: Maccarrone M. La ‘cathedra’. P. 1311. N. 190[↩]
  7. Schimmelpfennig B. Ein bisher unbekannter Text. S. 62 N. 26: «Hee quidem due sedes et illa, que dicitur stercorata, non fuerunt patriarchales, sed imperiales»[↩]
  8. Альбин и Ченчо говорят о кардиналах в целом,что отсылает к соборному декрету 1179 года, не делавшему различия между тремя кардинальскими чинами. Декрет 1059 г.: Corpus iuris canonici / Ed. E. Friedberg. Bd. I. Leipzig, 1892. S. 77–79 (D. 23 c. 1); Jasper D. Das Papstwahldekret von 1059. Ueberlieferung und Textgestalt. Sigmaringen, 1986. Соборный декрет 1179 г.: Corpus iuris canonici. II, 51 (X 1.6.6) и Conciliorum oecumenicorum decreta. Bologna, 1973. P. 211; Maleczek W. Abstimmungsarten. Wie kommt man zu einem vernünftigen Wahlergebnis? // Wahlen und Wählen im Mittelalter. Sigmaringen, 1990. S. 103 ff.[↩]
  9. Альбин и Ченчо первые предписывают активную роль кардиналам, которые конно сопровождают папу к трону. Самый молодой кардинал-пресвитер благословляет пепел, первый из высшего чина кардинал-епископов подносит его папе и громко обращается к нему с напоминанием о смерти и погребении; самый молодой кардинал-дьякон направляет процессию к базилике Санта Сабина[↩]
  10. Isidorus. Etymologiae. XVI, 5, 5: «Porphyretes in Aegypto est rubeus, candidis intervenientibus punctis. Nominis eius causa quod rubeat ut purpura»[↩]
  11. До Наполеона мраморные сиденья хранились в Латеранском дворце. Visconti E.M. Descrizione del Museo Lateranense. Roma, 1782-1792. После Толентинского договора одно перевезли в Париж, и оно хранится в Лувре. De Clarac F. Musée de sculpture antique et moderne ou description… du Louvre. Vol. II. Paris, 1841. P. 993 N. 631; Lauer Ph. Le palais du Latran. Paris, 1911. P. 158. Fig. 61. Второе — в Ватиканских музеях. Deér J. The Dynastic. P. 142-146. Maccarrone M. La ‘cathedra’. P. 1312. N. 191. Отличные иллюстрации: D’Onofrio С. La papessa Giovanna. Fig. 85–91[↩]
  12. Гипотезу Монфокона подтвердили глубокие изыскания Деера. Deér J. The Dynastic. P. 142–146. Историография вопроса: Maccarrone М. La «cathedra». Р. 1319. N. 200. «Сигмой» сидения для купающихся в помещении frigidarium называет, например, Сидоний Аполлинарий († 480/490), который добавляет, что эфиопский порфир в его время добывали в публичных бассейнах. Это описание совпадает с типом мрамора, использованного для латеранских седалищ. Sidoine Apollinaris. Lettres. Vol. II / Ed. A. Loyen. Paris, 1970. l. II, 2. P. 46. Maccarrone M. La «cathedra». P. 1319. N. 200[↩]
  13. Constantinus Porphyrogenitus imperator. De Caerimoniis aulae Byzantinae. II, 1; II, 15. Ed. J. J. Reiskij. Bonn, 1829-1830. S. 521, 587. Treitinger O. Die oströmische Kaiser und Reichsidee. S. 32. N. 1; Deér J. The Dynastic. P. 145, 132, N. 209; Maccarrone M. La «cathedra». P. 1322. N. 208[↩]
  14. Vita Honorii II. LP. II, 327[↩]
  15. Gandolfo F. Reimpiego di sculture antiche nei troni papali del XII secolo // Rendiconti della Pontificia Accademia Romana di Archeologia. Serie III. Vol. 47. 1974–1975. P. 203–207. См. также: Deér J. The Dynastic. P. 140–141; Maccarrone M. La «cathedra». P. 1325 N. 215; Stroll M. cit. P. 1–15[↩]
  16. Liutprandus. Historia Ottonis. 22 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum. Hannover, 1915. S. 175; Maccarrone M. La ‘cathedra’. P. 1323. N. 212. Ferula — это «прямой посох римского епископа» (Servatius. Paschalis II. 39 N. 23). Согласно Эйхману (Eichmann. Weihe. S. 32 ff.) ferula восходит к императорскому скипетру, но Деер (The Dynastic. P. 143 N. 86) противоположного мнения. Посох — символический предмет, использовавшийся для «инвеституры в папском государстве», то есть это символ светской власти (Deér J. Papsttum und Normannen. S. 16 ff.; так же Ladner G. Die Papstbildnisse des Altertums und des Mittelalters. Vol. III. Città del Vaticano, 1984. P. 309: «посох, как и ключ, всегда был символом власти, в том числе исправительного характера, т.е. он был связан с наказанием и покаянием»). По Зальмону, напротив, посох означал светскую и духовную власть: Salmon P. Mitra und Stab. Die Pontifikalinsignien im römischen Ritus. Main, 1960. S. 67-73. Характерно, что литургист Гильом Дюран интерпретирует эти символы власти в ключе самоуничижения: «Aliquando in ferula scribitur homo: ut Pontifex se hominem memoretur, et de potestate collata non elevetur». Rationale. Lib. III. Cap. XV.[↩]
  17. LP. Vol. II. P. 296. Текст тот же, что в кодексе из Тортосы, опубликованный Фогелем в новом издании LP. III. 144: «His aliisque laudibus sollempniter peractis, clamide coccinea induitur a patribus et thyara capiti eius imposita, comitante turba cum cantu Lateranum vectus, ante eam porticum quae est ab australi plaga ad basilicam Salvatoris quam Constantinianam dicunt adducitur; equo descendit, locaturque in sede quae ibidem est, deinde in patriarchali, ascendensque palatium, ad duas curules devenit. Hic baltheo succingitur cum septem ex eo pendentibus clavibus septemque sigillis, ex quo sciat se secundum septiformem Spiritus sancti gratiam sanctarum aecclesiarum quibus Deo auctore praeest regimini in claudendo aperiendoque tanta ratione providere debere quanta sollempnitate id quod intenditur operatur. Et locatus in utrisque, data sibi ferula in manum, per caetera palatii loca solis pontificibus Romanis destinata, iam dominus, vel sedens vel transiens, electionis modum implevit»[↩]
  18. См. также: Maccarrone M. La ‘cathedra’. P. 1316–1317[↩]
  19. Vogel C., Elze R. Le pontifical romano-germanique du dixième siècle. Vol. I. Città del Vaticano, 1963. P. 292-306 (ordines LXXXI–LXXXIII). Шимельпфениг отсылает к Епифанию Саламинскому: Schimmelpfennig B. Ein bisher unbekannter Text. S. 62; De XII gemmis / Ed. O. Guenther. Collectio Avellana. Wien, 1895. S. 743–773. N. 244. О символизме драгоценных камней в литургических одеяниях «понтифика» Иннокентий III много говорит в проповеди о Григории Великом. PL. T. 217. Col. 519–522[↩]
  20. Альбин (LC, II, 124) и Ченчо (LC, I, 311, XLVIII n° 79) пишут: «Muscus includitur ad percipiendum odorem, ut ait apostolus: Cristi bonus odor summus Deo». К слову odorem Лондонский чин добавляет: «что означает хороший разговор», quod significat bonam conversationem (Schimmelpfennig B. Ein Fragment zur Wahl. S. 328 N. 16). Ср.: Eichmann. Weihe. S. 50[↩]
  21. Альбин (LC, II, 123 n° 3): «Qui siquidem electus illis duabus sedibus sic sedere debet ac si videatur inter duos lectulos jacere, id est, ut accumbat inter principis apostolorum Petri primatum et Pauli doctoris gentium predicationem». Идентичен текст Ченчо (LC, I, 312 n° 79) и Лондонского чина (Schimmelpfennig B. Ein Fragment zur Wahl. S. 328. N. 14). Базельский кодекс предлагает слегка отличное чтение: «In illis autem sedibus sic sedere oportet electum ac si videatur inter duos lectos iacere, id est ut accumbat inter Petri primatum et Pauli assiduam operationis praedicationem». Id. Ein bisher unbekannter Text. S. 62. N. 21[↩]
  22. Папа должен сидеть так, будто он лежит. Оба положения фиксируются, в том числе потому, что на левом троне папа должен «на короткое время задержаться» (Альбин и Ченчо). «Post aliquantula mora pausaverit», согласно Лондонскому чину. Schimmelpfennig B. Ein Fragment zur Wahl. S. 328. N. 13[↩]
  23. Лотарио де Сеньи. О ничтожестве человеческого состояния. III, IV. С. 313[↩]
  24. Poncelet A. Vie et miracles du pape saint Léon IX // Analecta Bollandiana. T. 25. 1906. P. 290; Boureau A. La papesse Jeanne. P. 350. N. 42. Мы благодарны нашему сотруднику по Лозаннскому университету Жан-Даниэлю Мореро за помощь в работе с этим и некоторыми другими текстами[↩]
  25. Имя папы стали писать на буллах папской канцелярии при Бенедикте III (855–858). Два века спустя, при Викторе II (1055–1057), на лицевой стороне впервые изобразили св. Петра, которому десница Христа с небес подает ключ, а на оборотной — «Золотой Рим», Aurea Roma, окруженный именем папы в родительном падеже: Victoris papae II. Rabikauskas P. Diplomatica pontificia. Roma, 1964. P. 122. Короткий перерыв в этой вековой традиции связан с волей Павла II (1464–1471): он заменил надпись на обороте на прежде не встречавшееся тронное изображение понтифика в парадном облачении, в окружении двух кардиналов и нескольких коленопреклоненных персонажей. Miglio M. Vidi thiaram Pauli papae secundi // Bullettino dell’Istituto Storico Italiano per il Medio Evo e Archivio Muratoriano. Vol. 81. 1969. P. 276. Репродукции свинцовой папской буллы: Serafini C. Le monete e bolle plumbee pontificie del Medagliere Vaticano. Vol. I. Milano, 1910. Tav. M, 4. По булле сделали медаль: Weiss R. Un umanista veneziano papa Paolo II. Venezia, Roma, 1958. P. 66; Hill G.F. A Corpus of Italian Medals of the Renaissance before Cellini. Vol. II. London, 1930. N. 777[↩]
  26. Valentini R. Zucchetti G. Op. cit. Vol. III. P. 384: «Sic inclusit corpus beati Petri et Pauli». В «Папской книге» только Petri. Согласно этому источнику (LP, I, 312), Григорий Великий велел служить мессы «super corpus beati Petri … item et in ecclesiam beati Pauli apostoli eadem fecit». Две рукописи XI или первых десятилетий XII вв. (Vat. lat. 3764 = E1 и Vat. lat. 3761 = G; ср.: LP, I, CXCV и CC) добавляют et Pauli там, где «Папская книга», согласно лучшим рукописям дает лишь beati Petri (LP, I, 312). Предание, однако, не говорит о присутствии мощей Петра и Павла в алтаре конфессии[↩]
  27. LP, I, 150: «Hic temporibus suis, rogatus a quadam matrona Lucina, corpora apostolorum beati Petri et Pauli de Catacumbas levavit noctu: primum quidem corpus beati Pauli accepto beata Lucina posuit in praedio suo, via Ostense, iuxta locum ubi decollatus est; beati Petri accepit corpus beatus Cornelius episcopus et posuit iuxta locum ubi crucifixus est, inter corpora sanctorum episcoporum, in templum Apollinis, in monte Aureum, in Vaticanum palatii Neroniani, III kal. iul.»[↩]
  28. BAV. Lat. 3627. Fol. 16v. В издании Valentini R. Zucchetti G. (III, 421) разница между двумя авторами не указана: «De altare Petri et Pauli. Ante aditum, qui vadit in confessionem beati Petri, est altare apostolorum Petri et Pauli, ubi eorum ossa pretiosa, ut dicitur, ponderata fuerunt». Последнюю фразу добавил каноник Роман. Легенду включил Чин Григория X (1272-1273): «на алтаре Петра и Павла взвесили мощи святых апостолов Петра и Павла» (Dykmans М. Le cérémonial. Vol. I. P. 196 n° 157). Но еще раньше новую версию предания доминиканец Варфоломей из Тренто включил в свод житий 1245–1251 гг.: при Корнелии греки якобы бросили тела апостолов в колодец, ведший в катакомбы; кости затем достали и поделили пополам по принадлежности Петру и Павлу; со всем тщанием их вновь погребли и стали почитать» (BAV. Barb. lat. 2300. Fol. 17v). В 1265 г. английский литургист Иоанн Белет сообщает: «После обращения императора Константина решено было построить по церкви обоим апостолам, тела которых долго лежали рядом; неизвестно было, какие останки кому принадлежат, долго молились и постились, тогда голос с неба ответил, что более крупные останки принадлежат Проповеднику, те, что поменьше — Рыбаку; останки сами собой разделились и их перенесли в возведенную для них церковь». Summa de ecclesiasticis officiis / Ed. H. Douteil. Turnhout, 1976. P. 271. Эта версия отдает предпочтение одному из двух — Павлу, «Проповеднику»! — и не могла рассчитывать на повсеместное распространение. Иаков Ворагинский добавляет к белетовскому рассказу: «Также говорят, что Папа Сильвестр, желая освятить церкви, с великим благочестием взвесил на чаше весов как малые, так и большие кости, и половину из них поместил в одну церковь, а половину в другую». Иаков Ворагинский. Ук. соч. Т.II. С. 36. То же — у Гильома Дюрана (Rationale. VII, 15[↩]
  29. Если с VIII века порфир использовали вполне осознанно в рамках imitatio imperii, то Церковь лишь для погребений святых. Значит, решение понтификов двенадцатого столетия заказывать порфирные памятники претендовало на привилегию, до тех пор предназначавшуюся культу мучеников и святых. В императорских погребениях порфир не применялся с V века. Правда мраморный саркофаг Оттона II († 983) в атриуме Ватиканской базилики был накрыт порфирной крышкой: Херклоц (Herklotz I. «Sepulcra». P. 110–113) резонно отсылает к двум пунктам «Папского послания», Dictatus papae: «только папа может пользоваться императорскми инсигниями» (VIII: Quod solus possit uti imperialibus insigniis) и «римский понтифик, если он канонически избран, безусловно свят по заслугам святого Петра» (XXIII: Quod Romanus pontifex, si canonice fuerit ordinatus, meritis beati Petri indubitanter efficitur sanctus). Gregorii VII Registrum. II. 55a / Ed. E. Caspar. Das Register Gregors VII. Bd. I. Berlin, 1920. S. 202, 207[↩]
  30. «Sedentem et quasi jacentem supra thalamum». Jackson R. A. Vive le roi! A History of the French Coronation from Charles V to Charles X. Chapel Hill, London, 1984. P. 133. Чин Карла V первым описывает короля в таком положении, на ложе, когда два епископа подходят к нему и сопровождают к коронации. По Чину Людовика Святого, созданному около 1250 года, король в начале церемонии выходит из thalamus (exeunte autem rege de thalamo), и это слово здесь может означать ложе. Le Goff J. A Coronation Program for the Age of Saint Louis: The Ordo of 1250 // Coronations. P. 46–71. Это правило восходит к Римско-германскому понтификалу 961 года из Майнца: Schramm P.E. Die Krönung in Deutschland bis zum Beginn des Salischen Hauses (1028) // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Kanonistische Abteilung. Bd. 55. 1935. S. 310–311; Jackson R.A. Op. cit. P. 255. N. 11: «Primum, exeunte illo (rege — А.П.Б.) thalamum»[↩]
  31. Le Goff J. A Coronation. P. 52. Герцог Сен-Симон пишет, что принц «лежащий и как бы спящий на ложе за закрытым занавесом… фактически гол, на нем лишь сатиновая жилетка поверх рубахи, он бос, то есть без сапог и шпор… Все это указывает на то, что этот человек ни о чем не думает, он глубоко погружен в сон, ведь он не слышит, что вокруг происходит, он позволяет себя поднять, и сонным его ведут куда положено». Louis de Saint-Simon. Mémoire succint sur les formalités // Écrits inédits de Saint-Simon. Vol. II. Mélanges I. P., 1880. P. 221[↩]
  32. См.: Elze R. Op. cit.[↩]
  33. Эти реликвии считались даром Константина папе Сильвестру I. Schimmelpfennig B. Ein bisher unbekannter Text. S. 63. N. 28. Предыдущие версии «Описания Латеранской базилики» XI–XII вв. Утверждают, что на этом алтаре могли служить «только папа или кардинал-епископ». На алтаре стояла «деревянная икона, на которой изображены были Петр и Павел, такими, какими они явились Константину во сне перед крещением, как он в том признался папе Сильвестру». Valentini R., Zucchetti G. Op. cit. III. P. 338[↩]
  34. Ibid. III. P. 356 (описание церкви св. Лаврентия). Издатель считает, что в самой старой рукописи A, созданной после 1073 года, слова umbilicus et praeputium стерлись. В главе «De Arca et Sanctis Sanctorum, quae sunt in Basilica Salvatoris» слова «еt circumcisio Domini» присутствуют только в рукописи, содержащей более позднюю редакцию «Описания», ту, что дьякон Иоанн написал для Александра III: их добавил на полях то ли писец, то ли какой-то его современник. Ibid. P. 337[↩]
  35. Jacopo Caetani Stefaneschi. Opus Metricum. Versus 345–354. S. 107: «Ergo potest sine fraude pie de stercore sumptus / Credi summa tenens solium, et de pulvere nactus / Principibus relocandus apex a numine divo / Compositus. Talique die perducitur inde / ante fores templi, binas ubi purpura sedes / Porfireas nativa tenet, superaccubat illas / Et dextra ferulam sancte pater accipit edis / Sanctorum claves, ad sacra palatia vectes / insuper, at leva positus servanda redonat»[↩]
  36. Источники — ординал Григория X (Van Dijk-Walker. The Ordinal. P. 546–547) и понтификал Римской курии XIII века (XIII B): Andrieu. Le pontifical romain. Vol. II. P. 378. N. 48–49. Чин, открытый Дикмансом, возможно, отражает авиньонскую ситуацию, но ничего не говорит о церемонии вступления во владение: Dykmans М. Le cérémonial. Vol. III. P. 476–473. Пьер Амейль не включает чин коронации. Чин Франсуа де Конзье отсылает к понтификалу XIII века и к церемониалу Григория X (ibid. P. 298. N. 175). Автор одной хроники, повествующей о смерти папы Григория XII, просто отсылает к некоему существующему чину. Finke H. Eine Papstchronik. S. 361: «et fuit ordo in equitando, ut in proximis precedentibus foliis continetur»[↩]
  37. Dykmans М. L’œuvre. Vol. I. P. 82 N. 157: «Ipse vero pontifex a priore et canonicis predictis ducitur ad sedem marmoream, ante portam principalem a sinistra stantem, que stercoraria appellatur, et ibi eum sedere faciunt; qui ita tamen , ut iacere potius videatur. Ad quem mox accedentes cardinales elevant eum honorifice dicentes: Suscitat de pulvere egenum, et de stercore erigit pauperem, ut sedeat cum principibus et solium glorie teneat». Так позже в современном Caeremoniale Romanum: Catalani G. Pontificale Romanum. Vol. I. Paris, 1850. P. 138. Путаница уже в «Жизнеописаниях римских понтификов» Платины (1474). В Жизнеописании папессы Иоанны дырявый стул однозначно идентифицируется с троном в прахе: Gayda. Gitae pontificum Romanorum. P. 151-152; ср.: Boureau A. La papesse Jeanne. P. 29.[↩]
  38. Giovanni Burcardo. Alla corte di cinque papi. Diario 1483-1506 / Ed. L. Bianchi. Milano, 1988. P. 90.[↩]
  39. Не только для того, чтобы оспорить легенду о папессе Иоанне (Cancellieri F. Storia de’ solenni possessi. P. 60–112; Boureau A. La papesse Jeanne. P. 31, 56, 114). Мы сейчас не можем вдаваться в анализ ритуала, во время которого папе перед Латеранской базиликой показывали «бронзового петуха, стоявшего на порфирной колонне рядом с вратами базилики, чтобы напомнить, что он должен прощать другим, как Христос простил Петру, первому папе, его отпадение и трехкратное отступничество». Cancellieri F. Storia de’ solenni possessi. P. 54. N. 3. При Александре VII петуха перенесли в базилику, затем в клуатр. Ibid. См. также: Moroni. Dizionario. Vol. LXX. P. 91–92.[↩]
  40. Turner V. W. The Ritual Process: Structure and Antistructure. London, 1969. P. 166–203.[↩]
  41. В Новое время анекдотов, естественно, становится больше. Морони рассказывает, что в 1585 году Сикста V короновали в присутствии японских посланников. Когда сжигали паклю, четырежды произносилась фраза «Святой отец, так преходит мирская слава». А Сикст V, скорый на ответ, в отличие от других пап, которые в этот момент молчали, воспряв духом, воскликнул: «Слава наша никогда не прейдет, потому что нет нам иной славы, кроме как вершить правосудие». Затем, повершувшись к японцам, добавил: «Передайте вашим государям, нашим сыновьям, значение этой благородной церемонии». В 1769 году Климент XIV «заметил, что пакля не зажигается, может быть, из-за сырости, и обрадовался, увидев в том доброе предзнаменование долгого правления». Moroni. Vol. LXX. P. 93[↩]
  42. В Византии омовение рук василевса могло трактоваться как жест смирения. Верно, однако, и то, что в пепельную среду он символически умывал руки в «Пилатовой лохани». Treitinger О. Die oströmische Kaiser- und Reichsidee. S. 231. N. 104; Канторович Э.Х. Ук. соч. С. 109. Прим. 24[↩]
  43. Annales Genuenses. RIS. Vol. XVII. P. 1019 B: «Et defuncto Jacobo de Varagine, nostre urbis presule, qui anno proximo in conventu fratrum Predicatorum ejus urbis fuit sepulchro reconditus in Janua, archiepiscopus electus est Porchetus Spinula de Janua ordinis Minorum, qui dum esset apud summum pontificem Bonifacium octavum in die cinerum, super capita prelatorum papam cinerem imponente, ipsoque archiepiscopo cinerem volente recipere, summus pontifex ipsi inquit: ‘Memento quod Guibellinus es, et cum Guibellinis in cinerem reverteris’, et cinerem jecit in oculos ipsius archiepiscopi, eumque archiepiscopatu privavit. Quod summus episcopus egit motus suspicione non vera, quod Jacobum et Petrum, ipsius Jacopi nepotem de Columna cardinales eidem pape rebelles, et a cardinalatu depositos, ipse archiepiscopus recepisset. Sed eodem anno veritatem agnoscens ipsum Porchetum in archiepiscopatu restituit». Мы обязаны этой информацией Жану Косту[↩]