«Страдающее Средневековье» стало главной гуманитарной книгой года. Специально для Vox medii aevi Стефания Демчук выяснила, что привлекло внимание аудитории к этой книге.
Можно ли поверить в то, что книга про Средневековье стала бестселлером? Причем книга научно-популярная, не беллетристика или научная фантастика. Скорость, с которой разошелся первый тираж, убедительно доказывает — книгу ждали. Ждали читатели одноименного паблика (а их поистине астрономическое число)[1], ждали медиевисты, ждали все, кто любит читать о Средневековье.
Перед авторами стояла непростая задача: написать о средневековой христианской иконографии одновременно интересно и доступно, чтобы не оттолкнуть тех читателей, которые обратятся к книге только благодаря знакомству с пабликом. Как увлечь человека ХХI века рассказом о христианском искусстве тысячелетней давности, когда популярный образ Средневековья формирует «Игра Престолов» и компьютерные игры[2]?
Авторы вооружились несколькими инструментами: откровенностью, юмором и множеством иллюстраций. Текст читается легко; он не перегружен придаточными предложениями или сложной терминологией, этими извечными «болезнями» академической литературы. Авторы в меру ироничны, в меру серьезны, что создает у читателя ощущение живого общения: беседа, а не лекция — таков формат этой книги. Привлекает и свобода, с которой авторы разъясняют до сего дня табуированные темы, например, сексуальности Христа, Девы Марии и святых. Что касается иллюстраций, без которых невозможно представить ни одну книгу об искусстве, то они удачно подобраны, но не все столь же удачно напечатаны. Больше всего повезло иллюстрациям из вклейки. А интегрированные в текст иллюстрации пострадали от качества бумаги. В этом, однако, есть свои преимущества — доступная цена издания[3].
Структура книги, на первый взгляд, проста и ясна: вступительное слово от «отцов-основателей» проекта «Страдающее Средневековье» (подаривших книге название, но не ставших, впрочем, ее соавторами); введение, которое знакомит читателя с особенностями средневековых представлений об образах; три объемных раздела, лаконично озаглавленных «Звериное», «Человеческое», «Божественное»; и, наконец, «Избранная библиография», вдумчиво подобранная к каждому подразделу. Замысел авторов в изложении материала — структурировать многообразную иконографию, сюжеты которой постоянно переплетаются — состоял в движении по восходящей: от сюжетов, связанных скорее с «телесным низом», пользуясь Бахтинской терминологией, к более «возвышенному».
«Звериное» знакомит читателя с миром средневековых маргиналий, гибридов и зверей христианского бестиария — именно эти образы, пожалуй, интригуют современного человека больше всего. Здесь и несдержанная сексуальность, и откровенные непристойности и, как на первый взгляд кажется, ничем не прикрытое святотатство. Авторы детально и убедительно показывают, что сделало возможным появления этих далеко не святых образов в сакральном пространстве книги или собора. В этой же главе читатель, незнакомый с иерархией образов на страницах средневекового манускрипта, обретает чувствительность к «месту» каждого персонажа (с. 40, с. 46). Этот навык «умного зрения» незаменим при анализе иконы или рельефов собора.
Раздел о «Человеческом» сосредоточен вокруг Христа, Марии и Иосифа — в частности, вокруг бытовой, «человеческой» стороны их жизни и особенностей ее иконографии. После раскрытия темы сексуальности Христа, когда-то исследованной (не без скандала) Лео Стейнбергом[4], авторы останавливаются и на сложностях отношений Христа и Девы Марии (предстающих попеременно или одновременно Матерью и Сыном, Женихом и Невестой), и на смешной для Средневековья роли Святого Иосифа. Этот раздел помогает разобраться в переплетении теологических тонкостей и представлений о телесности, гендере, ролях мужчин и женщин (как желательных, так и нежелательных), а также о семейных отношениях как в сакральном, так и вполне повседневном смыслах.
Третий раздел, «Божественное», посвящен, главным образом, сакральной иконографии. Из него читатель узнает, что подразумевали под святостью и почему многие сомнительные на современный взгляд изображения не цензурировались; откуда взялись нимбы и всегда ли они свидетельствовали о святости; как художники находили способы изобразить сложные христианские догматы (например, Св. Троицу); и, наконец, какими же были границы дозволенного в искусстве и кто их устанавливал. Особенно отметим подраздел «Алхимические святые», ведь, если античные корни христианской образности читателю в той или иной мере знакомы, то связь ее с алхимической символикой далеко не так известна.
На некоторые стороны книги хотелось бы особо обратить внимание. Примечательно «Введение», в котором весьма откровенно обсуждаются несколько «горячих» проблем, связанных с образностью — новое иконоборчество, цензура и современный канон сакрального искусства. С неприкрытой иронией авторы приходят к очевидному выводу — сегодня искусству попасть под цензуру (и даже под уголовную статью) гораздо легче, чем во времена «темного» и «мракобесного» Средневековья. Вплоть до Реформации и Контрреформации художник располагал определенной свободой в изображении Бога и святых. Периодически слышался осуждающий глас (Бернарда Клервоского, например), однако он оставался гласом вопиющего в пустыне. Странное, монструозное и вычурное прокладывало себе путь в пространство храма и иконы. Сегодня же канон оказывается не просто монополизирован, но и защищен законодательством, а чувствительность к «еретическому» как никогда высока. Удачной представляется и троичная структура книги, сосредоточенная на главных измерениях создания и бытования образа. Любой анализ предполагает разъятие живого тела истории и искусства, но в данном случае это ничуть не помешало восприятию сферы средневекового воображаемого.
Каждый раздел разбит на множество глав, благодаря чему книга напоминает средневековые энциклопедии, «суммы» знаний обо всем на свете. Подобная энциклопедичность имеет свои преимущества и недостатки. Среди первых — кажется, что авторы не упустили ни одной существенной темы, поэтому можно смело обращаться книге, как к справочнику. «Страдающее Средневековье» — идеальный старт для дальнейших исследований средневековой иконографии; перед нами оказывается весь ее спектр — от неприличных пародий до сложных параллелей между теологией и алхимией.
Недостатки же, как известно, продолжения достоинств. Энциклопедичность отказывает любой книге в целостности — она распадается на самоценные фрагменты. Логике повествования часто мешают длинные и содержательные комментарии к многочисленным иллюстрациям. Внимание читателя постоянно переключается с основного текста главы на сопроводительный материал и, неизбежно, ослабевает.
Присутствуют и мелкие огрехи, как, например, история с «выдрой» из христианского бестиария, которая пробирается в крокодила и прогрызает его изнутри (с. 105) — на самом деле речь идет, конечно, о гидре.
Под вопрос можно поставить и сам метод рассуждения о средневековой иконографии — всегда ли должен историк ее «нормализовать»? Об этом процессе удачно выразился французский искусствовед Даниэль Арасс: «Историк обращается с деталями как пожарный. Если есть шокирующая деталь, то необходимо ее погасить — все объяснить, чтобы все снова было гладко»[5].
Книга, ориентированная на широкого читателя, по необходимости должна быть таким «пожарным» — все разъяснить и разложить по полочкам, особенно, в этом случае, когда обширная эрудиция авторов и их глубокое знание источников вполне это позволяет. Но оставляет ли такой подход место для самостоятельных размышлений и дальнейшего поиска? Средневековая иконография предстает открытой книгой, пусть и сложной, насыщенной сотнями нюансов.
Продуманной структуре книги не хватает эпилога. После главы об алхимии читатель утыкается в стенку «Избранной библиографии». Есть ли перспектива у «Страдающего Средневековья»? Можно ли что-то добавить к существующему знанию о средневековой иконографии? Введение, столь удачно актуализирующее Средневековье и его понятие о творческой свободе, нуждается в «парной створке». Так, они бы удачно обрамили «центральную панель» основного текста.
Книга однозначно рекомендована всем, кто, смеясь над мемами «Страдающего Средневековья», хотел бы понять, что же на самом деле происходит на этих изображениях. Не менее полезна она будет и студентам, столкнувшимся с историей и искусством средневековой Европы или же избравшим ее в качестве своей специализации. Наконец, она доставит удовольствие всем, кто просто любит качественный нон-фикшн.
Несомненно, мы, читатели, ждем продолжения. Продолжения проблемного, спорного и оставляющего сомнения, острого и, конечно, с юмором — как ни парадоксально, визитной карточкой Средневековья, которое страдает. Но что же лучше парадокса передает тот самый средневековый дух?
Стефания Демчук
Кандидат исторических наук
Ассистент кафедры истории искусств
Киевского национального университета имени Тараса Шевченко
[1] На момент публикации рецензии число подписчиков в социальной сети «Вконтакте» достигло отметки в 383 тысячи человек, а в «Фейсбуке» — в 150 тысяч.
[2] Конструированию образов Средневековья в популярной культуре будет посвящен следующий номер Vox medii aevi: http://voxmediiaevi.com/cfa-medievalism (Прим. ред.)
[3] Редактор книги — Анна Рахманова — в ответ на негативные отзывы о качестве бумаги говорила, что выбор более плотного материала существенно сказался бы на весе книги, а значит и на удобстве ее чтения. (Прим. ред.)
[4] Steinberg L. The Sexuality of Christ in Renaissance Art and in Modern Oblivion. Cambridge, 1983.
[5] Arasse D. Histoire des peintures. Paris, 2004. P. 290.