Византийская кунсткамера. Неортодоксальные факты из жизни самой православной империи

Глава XV. Иностранцы и стереотипы (641–1453)

В издательстве АСТ вышла книга Энтони Калделлиса «Византийская кунсткамера. Неортодоксальные факты из жизни самой православной империи» в переводе Андрея Виноградова и под редакцией Сергея Иванова. Vox medii aevi публикует главу, посвященную тому, как византийские авторы представляли себе иностранцев.

Цец написал поэму о том, что он в состоянии поприветствовать разных людей на их родных языках:

«И скифом для скифов найдешь ты меня, латинянином же — для латинян, и для народов прочих всех — одним из их же рода».

Он объясняет, как поприветствовал бы перса, скифа, латинянина и так далее, транслитерируя эти фразы греческими буквами и давая их перевод. Например, он поприветствовал бы латинянина таким вопросом: «Bene venesti, domine, bene venesti, frater?» Однако ближе к концу разговор принимает странный оборот: у Цеца нашлось нормальное приветствие для аланского мужчины (иранский народ на Северном Кавказе, говоривший на языке — предке современного осетинского), но «коль будет у аланки поп в друзьях, то ты услышишь:

“Не стыдно ль, госпожа моя, тебе, что поп долбит твою мохнатку?” (φάρνετζ κίντζι μέσφιλι καὶτζ φουὰ σαοῦγγε)».

Это один из немногих сохранившихся образцов средневекового аланского языка. Некоторые современные переводы, обсуждения и даже издания текста подвергают эту строку цензуре (Иоанн Цец. Теогония эпилог).

Евреи

Вот как Цец поприветствовал бы еврея:
«Жилище заколдованное, пропасть — рот, глотающая мух, слепец (μεμακωμένε βὴθ φαγὴ βεελζεβοὺλ τιμαῖε)», за чем следует:
«Еврей ты каменный, Господь пришел, и молния на голову твою (ἕβερ ἐργὰμ μαρὰν ἀθὰ βεζὲκ εἰς τὸ χωθάρ σου).
Так всем я говорю уместно и прилично»
(Теогония эпилог).


В XII веке испанский путешественник Вениамин Тудельский сообщал, что в Константинополе было две тысячи евреев-рабанитов и пятьсот караимов (это были соперничающие секты, которые расходились относительно того, какие религиозные тексты считать авторитетными). Обе группы должны были жить в Пере, по ту сторону Золотого Рога, но они настолько не любили друг друга, что построили стену между двумя общинами. Никаким евреям не разрешалось ездить верхом по Городу, кроме одного, который был врачом императора Мануила I Комнина. Вениамин говорит, что византийцы били евреев прямо на улицах (Вениамин Тудельский. Путешествие 23‒24).

Провинциалы

«Каппадокийца ехидна вот злая раз укусила,
Но и сама умерла, с кровию яда вкусив».
(Демодок; приводится, например, у Константина VII. О фемах 2, 2).
То же самое говорили и о евнухах.


Пафлагонцев называли «свинозадыми» (χοιρόκωλοι), потому что они считались грязными и волосатыми — даже «самыми волосатыми из людей» (Византийский комментарий к Лукиану).


Однажды Константин Манассия (XII век) был в церкви:

«Случилось мне стоять вблизи преддверия,
когда вошел другой: он родом с Кипра был,
но неразумен паче киприотов всех.
Вошел, приблизился и стал вблизи меня:
Вонял вином, а вместе с ним и чесноком.
А я, страдая носом от зловония…
весь задурнившись, начал падать в обморок…
Сказал ему я, кротко на него взглянув:
«О человек, стань одаль, подходить не смей!
Воняешь чесноком, а значит прочь беги:
не в силах я ведь эту дрянь твою терпеть».
Но он не внял и с места не сошел ничуть.
Опять сказал ему я, но теперь грубей:
«О человек, стань одаль, не души меня!
Ведь словно бы болотом твой воняет рот».
Но он повесил на уши как будто щит
и столько ж на меня вниманья обращал,
сколь хряк на комара или на муху лев.
Итак, поняв, что лишние теперь слова
и надо мужа кулаками вразумить,
согнул я руку по-мужски, и так в сердцах
бью мужа в подбородок, прямо в челюсть я
ударом, полным гнева величайшего…
Едва унес так ноги этот говноед!»

(Путеводитель 4)

Большие, маленькие и двойные люди

В начале IV века жил философ Алипий, «очень искусный в диалектике, которому случилось иметь очень маленькое тело: телом он едва превосходил пигмея, и все страшились, что его зримое тело — это его разум и душа. Его тленная часть не увеличивалась в размерах, но превращалась в божественную». У него было много последователей, но он так и не написал ни одной книги (Евнапий. Жизнеописания философов 5, 3).


Около 389 года жил египтянин, настолько низкорослый, что подражал куропаткам в клетке, разыгрывая с ними шутовские баталии. «Еще более необычно, что у этого человека был рассудок, нисколько не пострадавший от его низкорослости. Ведь и речь его была не лишена изящества, и слова его показывали благородство его ума… Он не дожил и до двадцати пяти лет» (Филосторгий. Церковная история 10, 11).


Автор XII века Константин Манассия написал ряд любопытных произведений, в том числе историю в стихах и любовный роман, а также «Описание маленького человека» — карлика с острова Хиос, который прибыл в Константинополь, чтобы развлекать двор. Каждый оборачивался, чтобы посмотреть на него, и «он был как маленький лошак среди благородных арабских коней». Он носил шапку длиной в половину туловища — подарок аристократа, желавшего пошутить. Его ноги были изогнуты, и трудно было разглядеть его колено. С самого детства он путешествовал из дома в дом, чтобы развлекать людей и так поддерживать своих родителей.


В 524 году в провинции Киликия появилась гигантская женщина. Она была выше любого мужчины на целый локоть и чрезвычайно широка в плечах. Она странствовала, получая мелочь от трактирщиков (Иоанн Малала. Хроника 17, 7; Феофан Исповедник. Хронография, 171).


Лев Диакон (конец X века) описал появление сиамских близнецов из Каппадокии, которых, по его утверждению, он видел несколько раз во время их скитаний по империи. «Все части тела у них были целыми и правильными, но их бока, от подмышек до бедер, срослись воедино, объединяя их тела и сопрягая в одно целое. И соприкасающимися руками они обнимали друг друга за шею, а в других держали посохи, на которые опирались при ходьбе. Им было тридцать лет, и их тела были хорошо развиты и казались цветущими и юными. На большие расстояния они ездили верхом на муле, сидя на специальном седле боком, по-женски. Они были несказанно приятны и милы» (История 10, 3).

Армяне

Касия (или Касиана) была монахиней-гимнографом IX века, одной из самых известных в византийской поэтической традиции. Она написала стихотворение об армянах:

«Армянский род — ужаснейший из всех родов:
коварен ведь и скверен чрезвычайно он,
безумен же, и ветрен, и завистлив весь,
закоренел весьма и полон хитрости.
Сказал о них уместно так один мудрец:
гнусны армяне, даже и в безвестности,
гнуснее же становятся в известности,
разбогатев, еще гнусней становятся,
а став богаче Креза и почтённые,
гнуснее гнусного всем кажутся они».

Арабы

Греческий перевод Корана передал важный термин, описывающий Аллаха, как «полностью отлитый в металле» или «полностью откованный в шар», что сформировало у некоторых византийцев причудливый образ мусульманского бога.


Вопрос: «Почему у нас, христиан, мы видим много больше прокаженных, подагриков, эпилептиков и страдающих от других болезней, чем у всех неверных народов?» Ответ: «Это и из-за народа, и из-за климата, и из-за образа питания, очень разнообразного и богатого жидкостью, чрезмерного винопития и переедания… А арабы, придерживающиеся более сухой диеты, — народ сухого и пустынного климата» (Анастасий Синаит. Вопросоответы 26).


Чтобы облегчить мусульманам переход в православие, император Мануил I Комнин (1143‒1180) хотел исключить имя Аллаха из списка мусульманских заблуждений, от которых они должны отрекаться, на том основании, что это имя означает просто «бог», и было бы абсурдно просить новообращенных отречься от Бога. Но это вызвало яростное сопротивление в Церкви.


Когда крестоносцы прибыли в Константинополь в 1203 году, они атаковали и разрушили мечеть в Пере. Некоторые византийцы объединились, чтобы защитить своих мусульманских соседей от латинян, которых они вместе ненавидели (Никита Хониат. История 553–554).

Русь

Историк Х века Лев Диакон дает нам единственное описание облика русского князя, а именно Святослава Игоревича, которого император Иоанн Цимисхий победил в 971 году. Два государя договорились встретиться, чтобы обсудить условия мира. «Святослав прибыл на некой скифской ладье. Он переплыл реку, держась за весло и гребя вместе с другими, как один из них. Вида он был такого: среднего роста… с густыми бровями, серыми глазами, вздернутым носом, бритым подбородком, густыми и свисающими далеко вниз усами над верхней губой. Голову он брил наголо, но с одной ее стороны свисал локон, показывавший знатность его рода. У него была толстая шея, широкая грудь и очень мощное сложение прочих членов. Выглядел он несколько мрачно и зверообразно. В одном ухе у него висела золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами и рубином между ними. Одежда у него была белой, ничем не отличаясь от одежды других, кроме чистоты» (История 9, 11). Возвращаясь с войны в Киев, Святослав попал в засаду и был убит шайкой печенегов, которые сделали из его черепа чашу.

Варяги


Варяжская гвардия была элитным подразделением, состоящим из преданных императору скандинавов. Один из них, квартировавший в 1034 году на западе Малой Азии, пытался соблазнить местную женщину. Когда она отвергла его ухаживания, он решил изнасиловать ее. Но она схватила меч и вонзила ему в сердце, насмерть. Люди из его отряда отдали ей все его имущество в качестве компенсации и выбросили его тело, будто труп самоубийцы (Иоанн Скилица. Обозрение истории 394).


Варяжская гвардия была создана Василием II в 988 году, когда он попросил наемников у киевского князя Владимира Святославича (978–1015). Василий нуждался в них, чтобы подавить мятеж, бушевавший в империи. Взамен он отдал Владимиру в жены свою порфирородную сестру Анну. Та не хотела уезжать в «скифскую пустыню»: ей был отвратителен брак с правителем, который оставался язычником и славился на Западе как «невероятный прелюбодей» (Титмар Мерзебургский. Анналы 7, 72). «Она не хотела ехать, “как будто к язычникам”, и сказала: “Лучше бы мне здесь умереть”. Но братья сказали ей: “А может, Бог обратит Русскую землю к покаянию [то есть к христианству]?”» (Повесть временных лет 6496). Согласно позднейшим русским преданиям, крещение Владимира совершилось в храме святого Василия в центре Херсонеса, и потому русские до сих пор считают Крым своего рода собственной Святой землей.

Преимущественно нечитаемая руническая надпись, вырезанная на парапете Святой Софии Константинопольской, возможно, с упоминанием некоего Халфдана («полудана»)

Варяжская гвардия набиралась первоначально среди скандинавов, включая исландцев, а затем и среди немцев и англичан. Вероятно, именно гвардейцы оставляли рунические надписи, найденные в византийских землях. Два таких граффити вырезаны на мраморном парапете хор Святой Софии Константинопольской. Более известное из них не удается полностью расшифровать, но в нем упоминается некий Халфдан, то есть полудан. Другое граффити было вырезано на монументальной статуе льва, охранявшего порт Афин Пирей. Эта статуя была украдена венецианским адмиралом Франческо Морозини после того, как он взорвал Парфенон в 1678 году. Сейчас она стоит рядом с Арсеналом в Венеции.


В Скандинавии — главным образом, в Швеции XI века — известно около тридцати рунических надписей, в которых упоминаются люди, отправившиеся в «Грецию» (Grikkland), вероятно, чтобы служить императору в «Великом городе» (Miklagard), как они называли Константинополь. Таких людей называли Grikkfari «грекоезды».


Исландские саги упоминают многих героев, которые отправились в Гриккланд, чтобы служить в варяжской гвардии, и вернулись в Исландию с богатством и почетом. Можно вспомнить Болли Боласона из «Саги о людях из Лососевой долины»: «Болли привез с собой много богатств и драгоценностей, которые подарили ему сановники… Он не желал носить никакого другого платья, кроме пурпурного и шелкового, и все его оружие было позолочено… Все его товарищи были одеты в пурпур и имели позолоченные седла… Он был в шелковом платье, которые подарил ему конунг Миклагарда, а вокруг этого был пурпурный плащ. И он был препоясан своим меч Фотбит [Ногокус]: его крестовина была украшена золотой насечкой, а рукоятка обвита золотом. На голове он носил позолоченный шлем, а на боку — красный щит, на котором золотом был написан рыцарь. В руке у него было копье, как это обычно в чужих странах. И везде, где они останавливались, женщины бросали все, чтобы поглазеть на Болли и на его украшения, а также на его товарищей» (77).


В сборнике чудес святого Евгения Трапезунтского рассказывается о глухом воине-иноземце, служившем в некоем племенном отряде — вероятно, в варяжской гвардии. Он не мог слышать команды, и потому ему приходилось общаться со своим отрядом при помощи кивков и жестов. Однажды, когда они разбивали лагерь в области, куда их направили, он издали увидел храм святого, помолился ему о помощи и исцелился (Иоанн Ксифилин. Чудеса Евгения Трапезунтского 262–301).


В 1111 году король Норвегии Сигурд проезжал через Константинополь по пути домой из Иерусалима. После того как Алексей I Комнин принял его по-царски, тот оставил ему свои корабли в викингском стиле. Позолоченные головы драконов с его кораблей были помещены в церкви Святого Петра, к северу от дворца (Обзор саг о норвежских королях (Ágrip) 48–49; Снорри Стурлусон. Круг Земной, сага о Сигурде Крестоносце 13).


Некто Ласкарь Канан (по другим источникам не известный) написал краткий отчет о своем путешествии из норвежского Бергена в Швецию, Ливонию, Пруссию, Славонию, Данию, Англию, а затем в Исландию, вероятно, в 1440-х годах. Описание он дает только для исландцев: «Я видел мужчин сильных и крепких. Их еда — рыба, и хлеб их — рыба, а питье — вода».

Смесь

«Cербы на языке римлян значат “рабы” [то есть лат. servus]… Это прозвище сербы носят потому, что они стали рабами императора ромеев» (Константин VII. Об управлении империей 32).


В 1167 году, когда император Мануил I Комнин направлялся в поход против Венгрии, на форуме Константина произошло нечто примечательное. На западной арке, ведущей на Форум, стояли две бронзовые женские статуи, одна из которых называлась Римлянкой, а другая — Мадьяркой. Римлянка упала, а другая осталась стоять — ужасное предзнаменование. Поэтому Мануил, пытаясь изменить исход войны, приказал восстановить статую Римлянки, а Мадьярку сбросить вниз (Никита Хониат. История 151).


Некий нубийский князь, возможно Лалибела, у которого в детстве на лбу был выжжен крест, по обычаю его народа, при ехал в Константинополь, чтобы почтить его как город, откуда христианство пришло в его страну. Он рассказал, что его земля находится в ста днях пути к югу от Иерусалима. Он отправился в путь с шестьюдесятью соотечественниками, но к тому времени, когда он достиг Иерусалима, в живых осталось только десять человек, и лишь двое добрались до Константинополя. Его история упоминается только у французского автора Робера де Клари (Завоевание Константинополя 54).


Пока войско рыцарей IV Крестового похода стояло лагерем под стенами Города в 1203–1204 годах, историк и бывший премьер-министр Никита Хониат читал древнюю историю Диодора Сицилийского и делал пометы на полях своего экземпляра (Vaticanus graecus 130). В главах 5, 17, 4–18, 1 Диодор объясняет, что у гимнесиев, жителей Балеарских островов, на свадьбе все родственники занимаются любовью с невестой в порядке убывания возраста, причем жених делает это последним. Хониат написал на полях:

«Гимнесиев на свадьбах те обычаи
коль сохранялись бы и в наши времена,
то к ним и я с охотою бы переплыл,
хоть худо мне от моря более всего,
и поседели волосы от времени.
Но долю жениха б не выбрал никогда,
пусть даже б Тиндарея дщери был то брак».


В главе 1, 88, 5 Диодор Сицилийский отмечает, что древние египтяне приносили в жертву своим богам рыжеволосых людей. Хониат, у которого от рождения были светло-рыжие волосы, написал на полях той же рукописи:

«Состарившись, теперь закона не боюсь».


Англичане «ни на кого не похожи языком: ни на немцев, ни на французов, ни на кого еще из соседей. Впрочем, одежда у них та же, что и у французов, равно как и обычаи и образ жизни. Они очень по-свойски обращаются с женщинами и детьми, так что по всему острову, когда кого-то приглашают в дом, жена хозяина приветствует гостя поцелуем. Даже на улицах они повсюду представляют своих жен друзьям… И то что целуют их жен и дочерей, не наносит им никакого позора» (Лаоник Халкокондил. История 2, 39).

Цыгане

Помета на полях, сделанная другим читателем XII века в той же рукописи Диодора, содержит одно из первых упоминаний о цыганах-рома в Европе. Диодор (1, 80, 1–2) отмечает, что в Древнем Египте (англ. Gypsy «цыган» происходит от Egyptian «египтянин») у воров был глава цеха, который получал все украденное. Жертвы могли вернуть вещи, заплатив ему четверть стоимости. Византийский схолиаст пишет: «Это происходит и сегодня у воров, живущих в Македонии, — так называемых египтян. Они воруют и попадаются, но не отрицают этого, а признаются и просят плату за свое воровство, которую они называют “налогом в пользу храбрецов”».


В поздней Византии ремесло акробата и жонглера часто ассоциировалось с иностранными труппами. Никифор Григора посвятил одну главу своей «Ромейской истории» (8, 10) труппе исполнителей-цыган («египтян»), примерно в двадцать человек, которые прошли через Константинополь в первые десятилетия XIV века. Он настаивал на том, что они используют для выполнения своих трюков не магию, а лишь усердную тренировку своих тел. Среди их достижений он упоминает следующие.

• Они прикрепляли к земле две или три корабельные мачты, закрепив их тросами и протянув канат между вершинами, а также обвязали канат вокруг каждой мачты, чтобы подниматься на них. Оказавшись наверху, акробат выполнял стойку на голове, устремляя ноги вверх. Затем он прыгал на канат и делал на нем подобие колеса. В середине каната он брал лук и метко стрелял в далекую мишень. Другой раз он шел по канату, держа ребенка.

• Еще один стоял на скачущей лошади, перепрыгивая с гривы на круп, а потом на землю, где хватал лошадь за хвост и снова вскакивал на нее. Нагнувшись с седла, он проскальзывал под лошадью и появлялся с другой стороны, а все это время лошадь быстро скакала.

• Третий удерживал кувшин с водой на конце высокого шеста, стоявшего у него на голове; на ходу балансировал у себя на голове высоким копьем с веревочной лестницей, пока по ней взбирался маленький ребенок; жонглировал стеклянным шаром, удерживая его на кончике пальца, когда тот падал вниз.

Григора добавляет, что эти развлечения были рискованными. Сорок таких цыган ушли со своей родины, и только двадцать осталось. Люди в Константинополе видели, как один из них упал с мачты и умер. Он говорит, что после этого они двинулись на запад, в сторону Испании.

Влахи

Андроник Комнин, двоюродный брат императора Мануила I Комнина, провел большую часть своей жизни в тюрьме, куда его заключил Мануил, или в бегах. После одного из своих побегов он был схвачен у реки Моравы некими влахами, которые собирались доставить его к императору. Чтобы спастись от них, он притворился, что страдает расстройством желудка. Каждый день он делал экстренные остановки для облегчения желудка, уходя далеко за кусты, чтобы не оскорбить своих похитителей. Однажды он сделал это ночью. Андроник воткнул в землю палку, надел на нее шапку и обернул плащом так, что она стала похожа на сидящего на корточках человека. Пока влахи следили за ней, он незаметно скрылся (Никита Хониат. История 131).


Влахи — романоязычный народ, родственный румынам и рассеянный по Балканам. Они были частью населения Болгарского царства, завоеванного Василием II в 1018 году, и сразу после этой даты начинают появляться в византийских источниках, главным образом, в качестве скотоводов. Кекавмен (XI век) называет их ворами-обманщиками. Он излагает теорию их происхождения, которая и до сих пор является одной из основных: согласно Кекавмену, это рассеявшиеся по Балканам потомки даков, завоеванных императором Траяном (98–111) (Стратегикон 4, 187).


Первым византийским писателем, который понял, что влахи говорят на языке, происходящем от латыни, был Лаоник Халкокондил (около 1468 года). Он знал, что средневековые валахи (предки современных румын) «пользуются языком, близким к итальянскому, но настолько искаженным и необычным, что итальянцы с трудом понимают что-либо из того, что они говорят, потому что не распознают имена обозначаемых предметов» (История 2, 22).

Турки

«Хождение по канату— это искусство, в котором турки сильны паче других народов, так что они ходят по канатам даже связанными, быстро бегают по ним с завязанными глазами, и проделывают на них тысячи удивительных вещей, ходя по мечам и притом поворачиваясь. Это, впрочем, можно увидеть каждый день на рыночной площади [Адрианополя-Эдирне; в 1457 году]… Кто
же не удивится, видя, как они хоронят в землю ребенка, а потом разговаривают с ним отсюда, слушают, что он скажет, и отвечают? Но даже все действия некой высшей силы не идут ни в какое сравнение с этими людьми, носящимися бегом по канатам» (Лаоник Халкокондил. История 8, 70).


Турки «настолько развращены… что безбоязненно и неудержимо совокупляются по естеству или против естества: с женщинами, с мужчинами, с животными… Если они встретят гречанку, итальянку или другую иноплеменницу, пленницу или переселенку, то приветствуют ее, как новую Афродиту или Семелу, а женщиной своего народа и языка брезгуют, будто медведем или гиеной» (Дука. История 9, 1).