В издательстве ВШЭ вышла книга Чарльза Хаскинса «Ренессанс XII века» в переводе Кирилла Главатских и Ивана Мажаева (научный редактор — Олег Воскобойников). Журнал Vox medii aevi публикует фрагмент из IV главы о том, как в XII веке воспринимали античных авторов и Рим.
С современной точки зрения восприятие древних как единого целого людьми XII века было связано с отсутствием критического подхода в понимании различий между авторами. Для них древние были древними, и между самими авторами проводилось мало различий, кроме тех случаев, когда их лексика была слишком архаичной, как, например, у Плавта. Горация путали со Стацием, авторов эпохи Цицерона и Августа — с авторами Поздней империи. Впрочем, предпочтение отдавалось более кратким трудам авторов поздней эпохи, таких как Флор и Солин, или дидактикам вроде Марциана Капеллы. Христианские поэты, такие как Пруденций и Аратор, тоже высоко ценились. Однако не существовало четких границ, которые бы исключали более поздних авторов: «Эклога Феодула» каролингской эпохи была одной из популярнейших книг для начального уровня чтения, а «Товия» Матвея Вандомского, написанная в XII веке, читалась как минимум в одном университете позднего Средневековья. Автор «Битвы семи искусств» объединяет Сенеку с другим произведением XII века — «Антиклавдианом» Алана Лилльского, одновременно призывая на помощь «Грамматике» другие книги того же периода: «Александреиду» Вальтера Шатильонского и «Аврору», или «Библию в стихах», Петра Риги. Поэма «Лабиринт» объединяет этих поздних писателей с Гомером и «великими римлянами». Точно так же, как в XV веке чувство стиля не сразу достигло полного совершенства, так и проза не добралась до вершин цицероновского изящества. Еще в эпоху Чинквеченто люди могли стремиться к мастерству Туллия, чтобы достичь «в лучшем случае уровня Ульпиана».
Истина заключается в том, что, хотя гуманисты и могли ощущать определенные литературные различия между античными авторами, они не были готовы рассматривать римских писателей в их индивидуальном контексте места и времени. Их понимание истории было небезупречным — отсутствовали представления о развитии и переменах, что к тому же притуплялось почти что суеверным почитанием древних. В XII веке это благоговение пред ними распространилось на всех латинских писателей, а притягательность далекого прошлого и «величие Рима» превратили их всех в гигантов. Древние были римлянами в той же степени, что и древними. За римской литературой и латинским языком на протяжении веков стояли Рим и тень его имени.
Для людей Средневековья Рим был ключевым фактом их непосредственного прошлого, поскольку Римская империя в течение нескольких столетий была синонимом цивилизованного мира и передала латинской Европе концепции единства, универсальности, порядка и власти, от которых невозможно было отказаться. Рим стал общей памятью, Рим не пал, Рим — вечен. Куда бы они ни оглядывались, они видели Рим и слышали его «тихое шептание». К XII веку этот голос смешался с легендами и выдумками, как в «Римских деяниях» (Gesta Romanorum) и других произведениях «о великом Риме». Эта тема остается актуальной в литературе: Рим — лев, Рим — орел, Рим — сокровищница несметных богатств, Рим — непобедимая цитадель, Рим — основатель городов в Германии и Галлии, как Руан (Rotoma), который стал бы Римом, потеряв две буквы. «Рим, столица мира, правит кругом земным»[16], — гласило древнее изречение. Амат из Монтекассино пишет: «Мира подлунного честь, Рим венценосный сверкает»[17]. Александр Неккам говорит: «Рим — это мира вершина, слава, краса, самоцвет»[18].
В средневековых представлениях Рим был империей, а не республикой — недаром многие хроники переходят от Тарквиния сразу к Цезарю. Империя как последний и хронологически наиболее близкий период затмила все, что было до нее. Отражением этого являются латинская поэзия, римское право и христианская литература. Обращение к Риму как к республике относится главным образом к Новому времени, к революционным временам во Франции, когда «учение было вынесено из класса на улицу», а также к трибунам, Брутам и Публиколам Америки XVIII века. «У Цезаря был свой Брут», — воскликнул Патрик Генри[19]. Даниел Уэбстер посчитал нужным убрать из инаугурационной речи президента Гаррисона упоминание «двенадцати римских проконсулов и нескольких граждан»[20]. Уже у Шекспира Брут — герой, но для Данте он еще предатель, раздавленный вместе с Иудой в пастях Сатаны в аду. В XII веке Рим по-прежнему остается империей, с имперскими прерогативами, которые подпитывались возрождением римского права. Они расцвели в притязаниях Фридриха Барбароссы, который приказал включить свои указы в «Свод гражданского права» (Corpus Juris Civilis) и упомянул своих «предшественников»: божественных императоров Константина Великого, Валентиниана и Юстиниана. И все же, как ни странно, в этот же период, как и в эпоху Риенцо и Петрарки, наблюдается кратковременное возрождение республиканской традиции под эгидой Арнольда Брешианского. Сенат чеканил монеты, сохранившие древнюю эмблему «Сената и народа Рима» (Senatus Populusque Romanus) и мечты о римской столице во главе мира и гражданах в качестве высшего источника власти, диктующего свою волю как папе, так и императору. Оттон Фрейзингенский, очевидец этих событий, сталкивает две эти теории лицом к лицу в своей напыщенной речи, которую он вкладывает в уста римских послов, и в резком и высокомерном ответе рыжебородого императора как законного хозяина, осмелившегося забрать палицу у самого Геркулеса. На тот момент палица действительно принадлежала ему, но Священная Римская империя оставалась почти такой же мечтой, как и Римская республика, и обе они прославляли воспоминания об исчезнувшем прошлом.
Рим XII века уже не был Римом древности, даже внешне. «Готы, христиане, время, война, наводнения и огонь» долгое время занимались его разрушением, особенно — христиане. Рим был разграблен и сожжен Робертом Гвискаром и его норманнами в 1084 году — это был удар, от которого целые кварталы, такие как Авентин и Целий, так и не оправились. Менее резким, но более смертоносным было разрушение, нанесенное резчиками по мрамору и обжигальщиками извести, которые добывали известь из древних статуй и вели процветающий бизнес по экспорту римского мрамора и мозаик для украшения итальянских соборов в Пизе, Лукке и Салерно. Примерами этого служат монастырская церковь в Монтекассино, для которой Дезидерий купил «колонны, основания, капители и мрамор разных цветов», далекое от Рима Вестминстерское аббатство, где в XIII веке «римский гражданин Петр» выгравировал свое имя на гробнице Эдуарда Исповедника[21], а аббат Ричард Уэрский привез домой плиты из порфира и серпентина для своей гробницы, о чем ясно сообщает надпись: «Камни гробница несет, что он сам доставил из Рима»[22].
Сугерий, знаменитый строитель Сен-Дени, сожалел, что не смог перевезти туда колонны, которыми он часто любовался в термах Диоклетиана. Его современник, епископ Генрих Винчестерский, действительно привез скульптуры из Италии. Рим стал местом охоты за древностями.
К тому времени Рим превратился в руины, появились путеводители и туристы, желающие «увидеть Рим». Прибывавшие в Рим туристы были в основном паломниками, жаждущими увидеть святыни священного города, а не его языческие останки. По крайней мере, они точно не были археологами. Гиббон хвастается в «Автобиографии», что, когда он отправился в свое итальянское путешествие в 1764 году, «лишь немногие путешественники, которые были лучше оснащены и обучены, сумели пройти по стопам Ганнибала», и в XII веке не было никого, кто мог бы возразить ему в этом. Раввин Вениамин Тудельский, который путешествовал по Италии и Востоку в 1160–1173 годах, интересовался главным образом гетто. Около 1195 года Конрад Кверфуртский, избранный епископом Хильдесхайма, изо всех сил старался показать свою классическую образованность, описывая места, о которых в школе он знал только понаслышке, но теперь столкнулся с ними лицом к лицу: Мантуя, Модена и Сульмона Овидия, небольшая река Рубикон, гробница Вергилия и вергилианские легенды о ее окрестностях, Этна и источник Аретузы. Однако Конрад не был в самом Риме. Единственный северный писатель того времени, которому есть что сказать о Риме, — это Уильям Мальмсберийский, противопоставлявший современное ему ветхое состояние города его древнему величию в качестве властелина мира. Большинство путешественников приближались к городу в духе той великой песни, которая была сочинена где-то на севере Италии в предыдущую эпоху:
Рим благородный, мира властитель,
Все города красотой превзошедший,
Кровью святых твоих ты багровеешь,
Дев чистотою лилейной белеешь,
Все мы тебе пожелаем спасения,
Здравствуй в веках, благословляем[23].
[16] Roma caput mundi regit orbis frena rotundi.
[17] Orbis honor, Roma splendens decorata corona.
[18] Roma stat, orbis apex, gloria, gemma, decus.
[19] Патрик Генри (1736–1799) — один из отцов-основателей США, первый и шестой губернатор Вирджинии. 22 марта 1765 года английский парламент принял так называемый Гербовый акт, согласно которому в североамериканских колониях дополнительным налогом облагались все печатные издания, деловые документы, контракты и проч., напечатанные на гербовой бумаге, что вызвало естественное недовольство и протесты. 29 мая в Палате горожан Патрик Генри выступил с речью против принятия Гербового акта. В своей речи он произнес фразу: «У Тарквиния и Цезаря был свой Брут, у Карла I — Кромвель, у Георга III…» Его прервал крик: «Измена!», — но после Генри закончил фразу: «Георгу III следовало бы извлечь из этого урок». (Примеч. пер.)
[20] Государственный секретарь Даниел Уэбстер редактировал и внес несколько изменений в текст инаугурационной речи девятого президента США Уильяма Генри Гаррисона, произнесенной им 4 марта 1841 года. По мнению Уэбстера, речь была слишком растянутой и перенасыщенной отсылками к римской истории. Впоследствии, вспоминая работу над ней, он говорил, что «убил семнадцать римских консулов». В этом фрагменте Ч.Г. Хаскинс неверно воспроизводит цитату Уэбстера. (Примеч. пер.)
[21] Итальянский скульптор XIII века Петр из Рима, работая над гробницей Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве, добавил подпись Petrus civis Romanus. На мраморном полу того же Вестминстерского аббатства имеется надпись Odericus. К числу его работ также относят гробницу папы Климента IV. (Примеч. пер.)
[22] Hic portat lapides quos huc portavit ab Urbe.
[23] O Roma nobilis, orbis et domina, / Cunctarum urbium excellentissima, / Roseo martyrum sanguine rubea, / Albis et virginum liliis candida: / Salutem dicimus tibi per omnia, / Te benedicimus: salve per saecula.