7 вопросов о документальном мультфильме «Дело свечницы»

Две недели назад Центр библеистики и иудаики РГГУ выпустил документальный мультфильм о средневековой свечнице Марине Гонсалес. В основу сюжета легли протоколы инквизиционных допросов и другие исторические источники. Мы задали семь вопросов о создании фильма, его сюжете и жанре animated documentary автору сценария — к. и. н. Галине Зелениной.


1. О чем этот фильм?

Этот фильм о том, как из мелочей складывается или мелочами уничтожается главное — жизнь. О зависти и гордости, о подлости и раскаянии, о разных языках — в семиотическом смысле — судей и подсудимых. О том, что правда подчас неясна даже современникам, даже участникам событий, если она вообще существует. О том, кто виноват, и о том, что всех жалко. О жизни и смерти марранов перед лицом инквизиции.

2. Кому принадлежит идея его создания?

Идея принадлежит мне, но создатель мультфильма, разумеется, художник.

3. Какая команда над ним работала?

Весь мультфильм рисовала художник Екатерина Кравцова (это если не упоминать Гойю и средневековых миниатюристов, чьи работы вмонтированы в видеоряд), сводил звук музыкант Григорий Сандомирский, а роли исполняли самые разные люди — отнюдь не профессиональные актеры. Я нахожу безусловное преимущество и прелесть в том, что это не актерская читка, что каждый «пишет как он дышит» — говорит, как он обычно говорит, особенно если его немного подразнить или разозлить. В ряде случаев выбор чтецов кажется мне прямо-таки чрезвычайно удачным. Я не буду здесь всех перечислять поименно — все названы в титрах, и всем моя глубокая благодарность.

4. Что представляет из себя жанр animated documentary?

Внутри этой категории есть вариации. Обязательных условий два: во-первых, анимация, во-вторых, про реальные события. Это могут быть события личной истории или мировой истории или сочетание одного с другим. Вспомните «Вальс с Баширом», который называют первым полнометражным animated documentary, или совсем недавний замечательный пример — «Знаешь, мама, где я был?» Резо и Левана Габриадзе. Но при соблюдении этих двух условий остается вопрос: откуда берется текст? Это могут быть воспоминания, как у Габриадзе, или интервью, как в короткометражном мультфильме «Я встретил моржа» на основе интервью Джона Леннона. Мы же танцуем именно от текста — в нем историчность и документальность нашего фильма, хотя дела свечницы Марины Гонсалес в таком виде никогда не было — это конструкт. Наша концепция документального мультфильма подразумевает раскрытие художественного потенциала исторических источников, которые обычно читаются преимущественно специалистами и преимущественно в исследовательских целях, а стилистический, интонационный, эмоциональный компоненты этих текстов остаются за рамками такого профессионального прочтения.

Мы полагаем, что исторические источники разных видов, относящиеся к разным эпохам — от древности до недавнего прошлого, обладают богатым художественным потенциалом, и, имея цель донести до зрителей Zeitgeist и голос людей той эпохи с максимальной аутентичностью и максимальной выразительностью, гораздо продуктивнее инсценировать, экранизировать или анимировать сами источники, а не художественные произведения (хотя аутентичные тексты, разумеется, могут быть сложнее для восприятия и требовать от публики определенной подготовленности и(ли) большей концентрации).

5. В чем специфика написания сценария для исторического документального фильма?

Сценарий, или, если угодно, пьеса «Дело свечницы», по которой снят мультфильм, не является изложением одного конкретного инквизиционного процесса, но сконструирована из фрагментов различных дел из архивов испанских и колониальных трибуналов. Таким образом, композиция и сюжет авторские, а весь текст полностью документальный.

Фрагменты инквизиционных документов, отобранные для пьесы и мультфильма «Дело свечницы», в отличие от известных литературных произведений, затрагивающих тему испанской инквизиции, освещают не большую политику, а мир обычных людей с их чувствами и недостатками, семьями и соседями, ежедневным бытом и конфликтами, не слишком четкими религиозными принципами, попытками спастись от инквизиции и даже использовать ее — с ее помощью свести счеты с недругами. Инквизиция накладывала на эту жизнь свой трафарет, пересказывала эту повседневность своим — теологическим и казенным — языком, задавала свои вопросы и получала нужные ей ответы, укладывала размытую религиозную идентичность жертв в свою классификацию. Потенциал если не для катарсиса, то мощного эмоционального воздействия на зрителя заложен, на мой взгляд, в пересечении комизма (в избытке содержащегося в бытовых неурядицах, ссорах, оскорблениях), трагизма (плачевной судьбы героев — жертв церковного трибунала) и канцеляризма (в языке, которым излагаются все эти истории).

6. С какими трудностями вы столкнулись при работе над фильмом?

Художник говорит, что одна из трудных задач — как наполнить время, сохранив довольно длинный текст сценария. В итоге получился почти часовой мультфильм. На премьерном показе университетская публика внимательно смотрела фильм до конца и потом еще долго задавала вопросы. Но будет ли, задается вопросом создатель мультфильма, столь же прилежна менее подготовленная аудитория?

7. Как вы представляете себе его зрителей и целевую аудиторию?

Коллеги-испанисты говорят об образовательном потенциале мультфильма и собираются воспитывать на нем новые поколения студентов. Но мой образ этого мультфильма и его функционала, как, наверно, явствует из сказанного выше, выходит за рамки профессионального обучения и даже эдьютейнмента и, соответственно, мое представление о его аудитории простирается до всякого сущего в русскоязычном пространстве «гордого внука» и «друга степей». Тут, собственно, необязательно интересоваться инквизицией как таковой. Как уже показывают отзывы в соцсетях и на ютьюбе, восприятие этого мультфильма современной российской публикой естественным образом обогащается актуальным подтекстом — параллелями с эпизодами из недавнего прошлого — и выводит на универсальные вопросы о тоталитарной власти, социуме, человеческой природе: о том, почему репрессии приводят не к солидаризации населения, а к разобщению и доносительству, кто несет ответственность за террор и гибель многих людей — идеология, верховная власть, конкретные исполнители или «обычные» люди, сотрудничающие с репрессивной машиной или даже подгоняющие ее, и т.п. Кто-то из зрителей увидел здесь Зощенко, а кто-то сделал тонкое наблюдение о том, что Эдикт веры с перечнем признаков иудействования, который зачитывает в мультфильме Псой Короленко, это не что иное как прозаическая версия его же песни «Як у евреев праздник наступает». Так что, мне кажется, здесь есть возможности и для непосредственного восприятия, и для выявления подтекстов, и для постмодернистского прочтения.